Чаромутие

[Шевченко Андрей]

Доброго дня, Евгений!

Насколько я понимаю, именно с Вами мы обсуждали связку русский-арабский и разошлись не солоно (или пересолено?) хлебавши, упёршись в несколько другую связку: Язык-КОБ (так я для себя определил). В Вашем вопросе я снова вижу эту связку, и, чтобы нам не попасть в уже знакомую яму во второй раз, предлагаю принять такой подход: с одной стороны, мы говорим о Языке с «презумпцией непонимания», поскольку это предмет сам по себе сложный и непроработанный (не только в КОБ, а вообще), да и не совсем предмет (поскольку сам себя должен определять – и опять вспоминается приём тонущего Мюнхгаузена); с другой стороны, мы, разумеется, стараемся увязать осмысление нового с КОБ. Возможно, тогда разговор может быть созидательным, или даже открывающим сокровенное.

Итак, Вы желаете «простого и конкретного» ответа на вопрос, «как Вы себе представляете всё это… [моё утверждение об плодотворных усилиях, связанных с Языком, т.е. на первом приоритете] в условиях жесточайшего противостояния… … ведь… гибнут наши люди, которым не до образности Русского языка, о которой Вы ведёте речь». Я отвечу так просто, как смогу, ладно?

В скобках замечу, что я не «вёл речь об образности Русского языка», думаю, Вы даже единожды в моей статье и ответах Вам такого словосочетания не встретите. Я, конечно, имел в виду и образность, но это лишь малая часть, или пусть даже отдельная грань Языка и «языковых войн» – но всё же далеко не главное.

Вы говорите о том, что люди гибнут. Да, гибнут. Да, нужно не забывать, что за всеми концепциями, методологиями, языком стоят живые люди, решаются вопросы жизни и смерти. Согласен полностью. Но ведь мы говорим про первый приоритет, мы говорим про самую суть этой гибельной косы и про суть способов противостояния ей. Согласитесь, только на шестом и пятом, и даже на четвёртом ведь всё не решится, ведь неизбежно обращение к средствам «информационным»? Я бы понял, если бы Вы прямо сказали, что Язык не относится к первому приоритету, хотя даже отношение «всего лишь» к третьему обязывает очень серьёзно относиться к такому оружию. Но Вы сами пишите: «тот, кто это сделал, знал Праязык. И он зная все его более-менее, создал такое оружие…», «Особенность языковой войны в том, что она представляет опасность как для одной, таки для другой воюющей стороны. С перенятием чуждых понятий перенимается и самоубийственная культура…». Вы полагаете Язык выше методологий (которые всего лишь «оружие»), Вы говорите о «языковой войне», которая объемлет столкновения культур. Вы сами в другой ветке привели мне отрывок со смыслом «в головах изменения нужны». Как же согласовать такое возвышение мощи Языка (к которому я присоединяюсь), с последующим сведением её к «образности Русского языка», до которой «нет дела гибнущим людям», с представлением о языке как о чём-то побочном в глобальных вопросах? Вы же не предлагаете всем счесть, что всё уже понятно, «враг – это XXX и YYY», выйти на улицы и начать мочить тех, из-за кого гибнут наши люди. Кого именно, кстати, мочить? В общем, здесь я не совсем понял – важно всё-таки для Вас говорить о Языке, или нет.

Я рад, что наполняется понятие «языковая война». Но Вы говорите о нём как о само собой разумеющимся, тогда как я не вижу здесь определённости. Если у Вас она есть – хорошо, но тогда я напомню предложение в начале моего ответа: давайте примем «презумпцию непонимания». Да и наработок по этому вопросу действительно очень мало, нет твёрдой опоры, не с чего начинать. Да, уже хорошо известны войны информационные, да, говорится (и это, несомненно, очень важно!) о противостоянии мировоззренческом, которое можно представить через столкновение концепций, как это сделано в КОБ. Но что известно о войнах языковых?

Вот Вы говорите: «тот, кто это сделал, знал Праязык». Я пытаюсь это понять, но всё время упираюсь в противоречие: создающий некую методологию с совершенно определённой, дальней исторической (!) целью, несомненно, очень чётко эту самую цель видел, очень чётко определял, и, занимаясь всем этим, наделял определённые понятия очень высокой важностью (вага=вес). Например, очень весомым, очень важным должно быть что-то вроде «преемственность власти» или «счастье для избранных» или «Земля – корабль, на котором надо лететь на Сириус» (замечу, что сказать, например, «справедливость» или «свобода» недостаточно для задания исторической цели – для этого справедливость или свободу придётся _определять_). В этом смысле я отрицаю Ваше положение – это уже не живой язык, не огонёк Дара, это уже совершено определённая чарная структура, уже что-то выпеченное с помощью этого огонька, но в то же время способное само создавать – только вот всё, что эта печка печет, ограничено той важностью, тем _желаемым_, в которое _верил_ наш печник, чему этот жрец жертвовал ничтоже сумняшеся свои умственные силы и огонь своей жизни.

С другой стороны, я с Вами согласен. В том, что собственно определённый расчёт был, и в том, что он осуществлялся с помощью мощнейшего средства, которое по отношению к современным языкам, утерявшим живые взаимосвязи понятий и смыслов, был «праязыком». Возможно, это то, что Лукашевич называет первой ступенью чаромутия. Не сильно испортился Праязык, но что же именно, по сути, произошло? Произошло закрепление некоторых подвижных связей, или даже скажем, умерщвление – с тем, чтобы сказать: «вот это – важно! Не спорьте! Будем делать это исторической целью и трудиться для её достижения». Заметьте, неважно, какая это цель: «хорошая» или «плохая». Зато, наметив неподвижную структуру в живом, стало возможным точечно направлять мощь Языка – как лазер собирает свет в луч, пробивающий любые материалы, как мазер такой мягкой водой режет сталь (уж не знаю, режет ли, но запомнилась такая штука из детства – «а вы знаете, мазер… это ух!»). Другое дело, что такое точечное воздействие трудно согласовать с жизненным сотканием. Хирургия – крайнее средство. Но лазер – очень соблазнительная штука. Совершилось первое чаромутие, и проявился соблазн Магии. Соблазн хранения знания в структуре. Появились символы-суполы, соединяющие небесный мир, умственный мир, с явленным. Росчерками тысячей хвостов магической молнии Навь вонзилась в Явь и оставила в ней «священные знаки».

Далее, Вы говорите: «Что это даёт хозяевам иудеев? А то, что таким образом устраняются конкуренты в понимании Правды-Истины». Я не согласен с тем, что «конкуренция в понимании Правды-Истины» вообще возможна. Для меня это значило бы сказать, что Правда-Истина находится в неких знаниях, которые, как какой-то камень (философский) можно «спрятать» – а я в это не верю. С другой стороны, я могу понять Вас, если Вы имеете в виду не предельную Правду-Истину, но некоторую «конкуренцию[1] печников» – если есть ревность, если корчит от успехов другого, если хочется быть самым-самым Магом, то, действительно, секреты своей печки надо прятать, а другие печки не давать строить. Или просто – если считаешь, что знаешь больше, а всем другим надо не позволять ошибаться («хорошая» задача жрецов), то надо, чтобы все целый век учились у более понимающих, учились владеть одной печкой. Я несколько сгущаю краски, может, это было вовсе по-доброму – но поиск _своей_ магической системы (Магия соблазняла всё больше) заложил основы для более явной «конкуренции». Потому что система (!) знаний о мире возникла у каждого своя. Конечно, это здорово – создать мощнейшие магические системы, по сути, создать некие свои миры! Но второе чаромутие произвело раскол – единый язык разделился на славянские наречия. Братья решили стать отдельными «народами». Это было очень давно, и здесь пока речь не идёт про иудеев.

И пока мы до них не дошли (как и до «простого» ответа на Ваш вопрос), давайте предварительно подъитожим. Первым делом языковая война, как мне кажется, есть война человека естественного и человека верующего. Можно сказать так: это война за то, кто кем владеет – человек Языком или наоборот. Если говорить на языке КОБ, то это война – в _каждом_ отдельно взятом человеке, будь он наипросветлённейший (в хорошем смысле)! – между «низшими строями психики» и человечностью. Чем характерен демонический строй? Тем, что позволяет освоить мощнейшие инструменты влияния на мир, но его воздействие не согласовано со справедливостью, которую демон, как те древние Маги, подменяет некоей системой, некой заданной определёнными понятиями целью (которая изначально, до ословливания, возможна, и _была_ справедливой). Так вот, Система и есть Демон, это Язык-отчуждённый-от-человка, это и есть наимощнейшее оружие, которое становится для человека-демона идолом (т.е. идёт поклонение инструменту) – а взамен он получает мощнейшие средства борьбы и возвышения _внутри_ Системы. Первым чаромутием и была задана первая магическая цель – строительство всем человечеством Вавилонской Башни. Начался путь Мага и предупреждение последовало немедленно: как гласит миф, из единого возникли многие языки. Для меня не противоречие, а напротив, подтверждение в том, что разделение на языки было «вмешательством» Промысла. С одной стороны – «вмешательство», Башня не была построена и единый язык распался. С другой стороны, ведь человек подвёл сам себя! – начав с выделения и закрепления в живом Языке отдельных понятий, наделения раз и навсегда заданным весом по шкале (!) «хорошо» и «плохо» определённые явления, затвердив неизменными имена определённых «объектов», что же он мог ещё получить, кроме продолжения этого действа?! На чём же ещё учиться, кроме как на своих ошибках? Промысел не предотвратил магический путь, но показал его ущербность разрушением Башни. Показал ущербность объединения людей способом объединения в Систему, способом вовлечения в выдуманный кем-то проект.

Вот ещё один образ. Представьте безграничное пространство, беспредельную Пустоту. Она живая, и появление в ней Человека мгновенно приводит к тому, что вокруг него строится мир – в соответствие со своим _выбором_ он неким образом «собирает» мир. Сначала человек может строить различные миры, Человек даёт имена мирам. Потом он углубляется в наделение именами отдельных вещей в этих мирах, а точнее, уже в одном мире[2]. Потом в этом мире из поименованных вещей начинают прорисовываться, скажем, некие «мостики», проброшенные в Пустоте заданного мира. Если первоначальное состояние можно сравнить с полётом без преград в бесконечном Пространстве Жизни, то предельным состоянием является создание узких проторенных дорожек, мостиков, которые увязаны в величественное, но всё же, по сравнению с Космосом Жизни, весьма невзрачное сооружение. Пространство между и за этими мостиками неизмеримо больше их самих, но люди отвыкают летать, перестают верить в саму возможность полёта и начинают ходить. Тем, что они ходят по мостикам, тем, что _все_ и _всегда_ ходят по мостикам, они ещё более укрепляются в мысли, что выйти за пределы мостка – сумасшествие, смерть. Если посмотреть со стороны на эту Систему, зрелище предстаёт отталкивающее, нелепое, но в то же время глубоко, по-человечески, понятное. Люди толкаются на узких мостиках, плюются друг в друга с соседних, или тратят полжизни, чтобы переместиться с одного соседнего мостика на другой (в обход! прыгнуть страшно, да и засмеют), ведут войну «этаж на этаж» и «комната на комнату», смеются над теми, кто, оставаясь на месте, подпрыгивает в попытке взлететь (во дурак! Все ходят, а он прыгает). А когда какой-нибудь человек показывает многим (в истории таких было немного), что мостики это условность, что они созданы самими людьми, вместо изменения поведения люди начинают думать, что всего-навсего построены новые мостики. Чудовищной силы импульс христианства, например, встряхнул всю Систему до основания, снёс некоторые ветхие и страшные построения, показал многим живое пространство вокруг мостиков и для многих _намекнул_ на _внутреннюю_ способность открывать его, но потом, почти угаснув, превратился ещё в одно крыло перестроенного Здания. Так и некоторые философы и некоторые учёные – они производят разрыв, потому что видят за пределами известного. Но, даже принимая за благо разрыв, в поклонении авторитету и в отсутствие осмысления, мостки в лучшем случае достраиваются и перестраиваются. И собираются на них «поклонники» и «последователи», организуют себе вокруг «вновь созданного» лавочки да балкончики, и, покуривая, обсуждают, какую изящную конструкцию создал имярек. Поплёвывая на тех, кому на их террасу заворачивать неинтересно.

Вот эта система мостиков – и есть мёртвый язык, и есть искусственный, в широком смысле чаромутный язык. Вчера, кстати, включил вечером жвачник для снятия температуры по больнице. Как по заказу – на канале «Спас» в программе философские чтения был Гейдар Джемаль (я упоминал его в «условном переходе к именам»). Заметьте, кстати: на «христианском» канале не просто философ, а, как часто про него говорят, «исламский радикал». А ведущая представила его «философию трансцендентного» как _внеконфессиональную_. Это я о «христианской напасти» как о ярлыке. И слова ведущей лично для намёк на некий «анти-экуменизм», на «способ объединения» _безусловного_[3], лежащий совершенно вне умственных построений, вне языка[4]. Христианство в своих проявлениях, таким образом, занимается не только экуменизмом, но и анти-экуменизмом. Так вот, теперь по сути: одна из основных мыслей Гейдара Джемаля (которую, он вчера повторил несколько другими словами, а высказал впервые лет этак тридцать назад), что мысль человечества, вообще Метод, в очень серьёзной степени скован «эллинизмом» или «платонизмом». Помните, в статье «Славянский Праязык» я упоминал, что пресловутое «в начале было слово, и слово было у бога, и слово было бог» попало в Библию от эллинских гностиков? Так вот, смычка иудаизма с христианством произошла как раз на основе гностицизма. Что значит «гностицизм» или «платонизм»? Это значит, что каждой вещи соответствует имя. Это очень важно и непосредственно связано с чаромутием! Это значит, что имя и вещь, небо и земля чётко связаны, мы сидим на земле, в платоновской пещере у костра, и видим в жизненных явлениях только тени происходящего на «Небе», в мире тонком. А связывает материальную тень и «настоящее», первоочередное небесное явление – имя, определённое слово. Не знаешь имени – не знаешь явления! Трансцендентное превратилось в «слово», Бог был определён и назван «словом» (не каким-то словом, а словом «словом», словом вообще – т.е. Языком, Логосом), соответственно, Язык-Система был объявлен наивысшим. Вот в чём корешок! Это есть повторение первой ступени чаромутия по отношению к мощнейшему импульсу, призванному взорвать Систему. Чаромутие как омертвение живого направило огромную, бОльшую часть всей энергии этого внесистемного импульса на построение и утаптывание новых мостиков Системы. Вывод: и христианство, и ислам, и философия были скованы именно Методом. Который все усилия направлял только на создание и перестройку мостиков.

Если верить Лукашевичу, эллинизм азиатских корней – и это доказывает состав греческого языка. Орда во главе с китайскими жрецами, которые некогда были отколовшимися братьями-славянами, через завоевания славян породила и иудеев-евреев, и греков-эллинов. Китайцы – совершенно особый вопрос. Они замутили своё чаромутие, и оно было совершенно очень давно, возможно тогда, когда только разделились славянские наречия. И у китайцев[5] в наибольшей степени выражена «священность» знаков, они так и называются – иероглифы. Таким образом, «западный» платонизм и восточный эзотеризм имеют _по_сути_ общий корень, к тому же соответствующий историческим событиям. Эти явления соответствуют «монизму» _естественной_ (гностической, воспринимающей «Знание» извне) веры, и этот монизм либо более материалистический (марксизм), либо более «тонкий», «духовный», «эзотерический». В пределе это монизм Земли и Неба, «что наверху, то и внизу» Гермеса Трисмегиста. Но монизм утверждает, опять же, всевершие Системы, утверждает, что нет ничего кроме Системы, что Система есть Закон. Монизм – это одиночество Системы, одиночества мира человека.

Так кто такие иудеи? Нет нужды повторять, что речь не про кровь – стало быть, речь про язык, про язык «методологии», «концепции», и, конечно, про культуру в её непосредственных исторических проявлениях (ведь методология может проявиться по-разному). Иудейская методология вся держится на избранности, на особости. Пафос её языка – в постоянном выделении «главной цели», к которой «бог» ведёт этот «богоизбранный народ». И это всего-навсего особость положения в Системе, заданной этой самой целью. В их мире они «главные», потому что уполномочены Системой. И я не поддерживаю чрезмерного выпячивания иудаизма как «корня зла», потому что такое выпячивание заслоняет те ветви корня зла, которые я упомянул на протяжении этого обращения:

· Есть ещё десятки ярлыков, кроме «иудаизма», которые могут указать нам на явления, точнее, движения, в целом служащие Системе за тот или иной «пай». Более того, вся наша цивилизация (как, впрочем, и прошлые) испытывает соблазн служения Системе за паёк, обменивает творчество на работу каменщика в строительстве очередной Башни. Этот соблазн таков, что даже смелая человеческая мысль и в западной цивилизации и в восточной цивилизации чаще всего держалась в рамках дискурса, суждения «как найти правильную идею и построить правильную Систему». Вот, кстати, почему «русская идея» ещё не найдена – её нет и не надо.

· Борьба идёт в каждом человеке, и в этом смысле каждый немного иудей. Эго человека – издержки его глубинного «я», без эго человек вообще не может жить в явленном мире. Это не значит, что с какими-то явлениями не надо бороться, это не значит, что внешних врагов нет. Но главный враг – внутри, а далее следует явление, в психологии называемое «экстерриоризация», перенос войны наружу и отождествление врага с некими явлениями внешнего мира. Если Вы, Евгений, так ненавидите[6] «козопасов» и «биороботов», то как быть с тем, что каждый человек в некоторой степени биоробот? Обрезание – это лишь один из случаев впечатывания в подсознание неких программ при болевом шоке[7]. Намного более глубоко рассматривает этот вопрос дианетика, и ещё более глубоко рассматривают этот вопрос исследования Грофа и трансперсональная психология. Даже до рождения формируются программы, а все последующие комплексы и автоматизмы (по-моему, до этого доходит и дианетика) держатся на травме рождения. Так вот, человек, вне зависимости от отнесения его к тому или иному «ярлыку», вне зависимости от того, какая кровь течёт в нём, вне зависимости от того, на каком языке он говорит, читает Талмуд, Библию, Коран, Лао-Цзы или КОБ, в некоторой степени биоробот просто по определению. И его внутренний язык сформировался в многочисленных болевых ситуациях[8], и нет никакой гарантии, что, скажем, у «мусульманина» будет более добрый язык, чем у «иудея». Вот увидели Вы на улице «иудея» (не знаю, как Вы их опознаёте) – что Вы с ним сделаете за «гибель наших людей»? Насчёт себя я заранее не знаю и решать не собираюсь, даже зная, кто _именно_ это будет – вот в чём дело.

· Такая «экстерриоризация», кроме того что опять соблазняет подчинить войну плану в ущерб внутреннему пониманию и Пути Воина (а Закон Времени обязывает все более и более осторожно относится к планам), уводит от более глубинных вопросов и задач. В частности, если славяне как носители дочаромутной методологии оказались атакуемы, оказались не единожды биты, были превращены в рабов, не мешает, не забывая о внешней борьбе, задаться вопросом: «а почему так, что _я_ сделал не так»? Ведь получается, что внутренняя история славян отражает историю общечеловеческую. Разделились славянские наречия – появилось множество языков. Перестали выступать как единый кулак общин перед лицом внешней угрозы – и мир таков, каждый за себя. И так далее.

· Иудаизм как и любое другое «масштабное явление», эгрегориален (эгрегор есть частная система, властвующая над человеком). Но эгрегориальный подход уже изживает себя, не успев даже развиться. Во всяком случае, начертить схемку, в которой будет пара десятков крупных человеческих эгрегоров, закрасить зелёненьким друзей, а красненьким врагов, и начать рисовать тактические стрелки – бесконечно мало, да попросту убого[9]. Самое малое, у эгрегоров есть этажи, и все подопечные эгрегора могут изменять его, «просветлять» или «потемнять». Ненависть как эмоция точно также, как и вера в «правильность» эгрегориальной цели (аттрактор, главная предустановка), питает эгрегор, только более тёмные его слои. Такое понимание существует во всех эгрегориальных теориях (поправьте, если Вы знаете другие). Это происходит потому, что эгрегорам неоткуда брать силу, кроме как из человеческого огонька, пламени анти-энтропийной энергии, которая и позволяет строить мир вокруг человека. И эгрегоры жрут _все_ конфетки с начинкой из тепла от этого огонька, которое есть «смысл», хотя каждому слою достается разная глазурь и обёртка, в соответствие с языковой конструкцией отношения к эгрегору и эмоциями. Если мы говорим о том, что люди должны стать выше эгрегоров, что люди должны не просто разглядеть мостики, по которым ходят, но и принять установку на изменение положения вещей в целом, то эти схемки с эгрегорами не более чем костыли – понятно, сначала нужно хорошо научиться ходить, но не всегда же ходить с костылями? Тем более если хочется летать. Таким образом, помогая понять иудаизм как внешнее явление, дав ему статус врага (или даже выделив в нём «дружеское» и «вражеское»), эгрегориальный подход не позволяет ответить на главный вопрос: чего делать-то?

Ну так а что даёт Язык? Как я уже говорил, дело не в «образности Русского языка». История человечества есть история Языка. Познать историю Языка – значит ещё более приблизиться к пониманию человеческой ситуации, пониманию того, какую Систему мы нагородили. Понимание есть энергия для внутреннего изменения (которая, конечно, может пропасть и втуне – необходимо внеязыковое усилие), которое изменит следом и мир. В моём понимании «иудейский вопрос» – это частность. Да, надо разрабатывать и частности, но сегодня ведь вопрос стоит концептуально, всесцепно. А если разрабатывать частности, то надо говорить не только про этих кочевников, но и про славян (а где ж мы были _тогда_, если мы тогда _были_, и тем более если были намного _раньше_?!), про китайцев, про Вавилон и Ассирию, про Египет, про монголов и вообще Орду. Дело в том, что _осознать_, что язык у человечества действительно один, очень трудно. Даже видя тысячи подтверждений этому в современных[10] и древних языках. Не доходит!!! Эта мысль, это осознание блокируется как раз теми глобальными стереотипами, предустановками, и гипнотизирующими программами, по сравнению с которыми иудейское обрезание просто детский лепет. Этим программам тысячи, десятки тысяч лет. Я уверяю Вас, что просто осознание этого простого утверждения очень многое изменит. Начать можно с малого – с доказательства того, что языки многих народов черпают в Русском, что Русский есть наиболее сохранившийся остаток Праязык. Дальше – больше. Нужно понять историю языка, тогда прояснится история человечества и вообще человеческая ситуация. Дальше нужно понять устройство языка. Потому что важно не то, какие смыслы сейчас утверждены в словах (акула=прожорливая), а то, как эти смыслы задаются. Понимаете, философическое строение речи, о котором говорит Лукашевич, означает, что возможен язык, в котором ни одно слово не будет соответствовать сегодняшнему русскому, но тем не менее будет пониматься русскими (хотя и без навыка с трудом). Сам по себе этот «второй русский» не интересен, интересно то, что может быть и третий, и пятый, и сотый – и при том каждый понятный, то есть вместе они составят всё-таки как бы один. Это и есть выход на живой язык, это есть как бы «обратное чаромутие», разочаромутнивание.

Конечно, если говорить о сугубо «лингвистическом» приложении, то все эти разработки праязыка нужны скорее писателям, потому что от них в основном народ черпает концепции. Потому что каждое сильное художественное произведение есть всесцепие, это определённая концепция. Не говоря даже про «классиков» –возьмите упомянутого мной Пелевина, его «Ампир В», и Вы найдете и глобальный исторический процесс, и государственное устройство, и психологию с нейролингвистическим программированием, и магические системы, и эзотерику (вместо инь-ян – гламур и дискурс), и надгосударственное управление, и религиозную подоплёку, и веру в знание, и отношение смысла к словам, и отношения мужчины и женщины…. Я не перечислю всего, это всесцеп. И воздействие концепции в художественной форме гораздо более сильное, чем научно-терминологическое. Представляете, сколько Пелевина людей прочитало? У них при этом может разное отношение к КОБ именно как к текстам определённым, но мировоззрение, возможно, будет очень близким к тому справедливому, которое полагает КОБ. Это я к тому, что овладевая инструментом (которым, конечно, писатели и так в какой-то мере пользуются), который может дать понимание философического строения речи, каждый писатель как бы может создать язык (опять же, в какой то мере это всегда и происходит), который, будучи русским, является в тоже время новым русским. Я в своё время пытался заниматься неким «экуменизмом», проводя параллели между разными глобальными Воззрениями (КОБ в том числе). Но сейчас мне не хочется тратить основное время на простроение мостиков, меня в большей степени интересует _мой_ русский. Живой язык – это и наука, и искусство, вот в чём дело. Пока же наука и искусство не дружат друг с другом, хотя, я бы всё-таки сказал так: наука не дружит с искусством.

Для того и нужно разочаромутнивание, чтобы наука (которое есть «чаромутие поперёк всех естественных языков») стала и искусством. И это не только общественный вопрос, это личный вопрос – у каждого в голове есть наука и искусство, есть предзаданное знание (в том числе хранящее в генетике человека как биоробота[11] и в Логосе-Ноосфере) и возможность открытия нового. Для того и нужно разочаромутнивание, чтобы научиться схватывать суть, извлекая её из обёртки слов-как-определённой-последовательности-звуков. Схватывание сути есть сугубо личный, неформальный, и, соответственно, неотчуждаемый Метод Воина. Схватывание сути есть подчинённая вере личная Магия. Схватывание сути с полаганием красоты форм и форм красоты безусловно вторичной есть извлечённое Гачевым из русской языковой картины «Не то!», есть противостояние воинов жрецам у Джемаля, есть «свет поперёк» повежи-воина нашего времени[12]. Вообще вот это _противоречие_ есть совершенно противоположный эллинской идее слияния с некоей предзаданной гармонией воинский _вызов_, _встреча_ мира с широко открытым сердцем и глазами, без предубеждения против любых «-измов», «-логий» – все годятся и ни одна не является полностью врагом (потому что обезличена), но при том ни одна не является ни необходимой, ни достаточной, ни одна не достойна того, чтобы слиться с ней. Кстати, Лукашевич так читает пелазгическое слово, которое переводят как воин: встречь, т.е. опять супротив, поперёк. Схватывание сути – это что-то вроде меры понимания, но такой, какой нельзя померяться. Это не уровень понимания «концепции как определённого текста», о котором так склонны говорить сторонники КОБ[13]. Это уровень понимания себя и мира, который _обязан_ выходить за рамки любых концепций и тем самым _поднимать_ имеющиеся и создавать новые. Это – путь Воина. Прекрасно было сказано в тех самых статьях, что Воин одним своим присутствием меняет ситуацию вокруг себя. Сегодня люди уже не понимают, к какому движению им надо присоединяться, чтобы стало лучше. А надо не столько присоединяться к тому, что есть, сколько менять ситуацию вокруг себя и смотреть на все концепции как на некоторые условности, делая _своё_ дело. Это единение анти-экуменизма, парадоксальное объединение без объединяющей идеи, и именно это можно назвать «русской анти-идеей», понимая её как множество идей, но без главной; с твердым ориентиром, но без шкал и вертикалей. И оживление Русского языка, без сомнения, встряхнёт все ветхие мостики Системы, потому что позволит взглянуть на все её построения со стороны.

Вот таким образом отвечу на Ваш вопрос, Евгений. Совсем просто я мог бы сказать так: «пока гибнут наши люди, для исправления ситуации надо вкладывать усилия, в которых ты лично видишь смысл. Неважно, каким концепциям формально они соответствуют или не соответствуют с чьей-то там точки зрения, особенно если это точка зрения незнакомых людей или тем более обезличенных «сообществ». А вот чтобы говорить об этом смысле с другими, неплохо, конечно, применять концепции. Но и здесь нужно подниматься выше них, осознанно допускать больше жизни и субъектности (субъективности внутреннего языка) в общение, потому что без этого не живут самые распрекрасные концепции».

Я лично вижу смысл в своих (и многих других людей) занятиях Языком, пусть даже они несовершенны, наивны или там «непрофессиональны». Буду рад, если сообщил для Вас хотя бы что-то _новое_ на эту тему. Если же Вы хотите знать, какими путями оживление языка пройдёт от первого приоритета до последнего и в каких событиях выразится, то я могу только снова отказаться от ответа: Бог весть. Мне этого достаточно.





--------------------------------------------------------------------------------

[1] «Конкур» по нашему звучало бы просто «сокор» (о том, что латинское con не просто _переводится_ как наш слитный предлог со или су, а _является им, см. в статье). Мы так не говорим, но у нас есть «спор», которое точно также образовано. Столкновение напоров упёртых, желающих покорения других – вот один из смыслов обеих слов.

[2] примерно так, кстати, и растёт ребёнок – и потому очень важной темой является детский язык, что отмечает и Лукашевич, и Шишков, да и «классическая лингвистика». Это ни в коем случае не означает необходимости возврата в детское, «догреховное» состояние, потому что, не прожив жизнь, ребёнок выбирает мир не волевым усилием, а, как животное, переключением рефлекторного внимания на программно, автоматически распознаваемые в потоке восприятия предметы. Конечно, выбором это можно назвать весьма условно, потому что здесь нет полагания, нет концептуализации, нет веры. Младенец – это естественный человек, если не поддерживать воспитание самостоятельное раздутие им своего огонька, он превратится в бессловесное животное. Вот и вся «гармония» «догреховного» состояния. Потому и «разочаромутнивание» есть не возврат к языку, который был когда-то (в одну реку нельзя войти дважды), но взрослый, ответственный выбор возврата

[3] Думаю, из КОБ или откуда-нибудь ещё Вам известно, что расхождение ислама и христианства в именовании последними Бога Троицей, Иисуса Богом, его матери Богородицей, а произошедших событий – «жертвой во спасение».

[4] Экуменизм – способ найти общее, «синтез» за счёт прокладывания мостиков, сближения понятий (что, конечно, само по себе небесполезно). Само слово «синтез» славянину может быть понятно: в слитном предлоге в «ин» буква юс, и он читается как «су» или «со», а «тез» – корень нашего «тёзки». Соимение буквально, но по сути сопряжение _подобного_в одно (соответственно возникает одно имя для множества слитых в синтезе вещей).

[5] Очень интересно в связи с Лукашевичем упоминание Гурджиевым о некоторой группе, обучаемой посвящёнными из Атлантиды, и о двух братьях-близнецах в её составе, которые, похоже, владели Языком (что Гурджиев называет Языком, будет ясно) и вершили китайскую искусство-науку. Вот короткая выдержка из «концептуальной», то бишь всесцепной книги «Всё и вся: Объективно-беспристрастная критика жизни человека или Рассказы Вельзевула своему внуку»:

«После всего того, что было тебе только что рассказано, мой мальчик, тебе теперь можно дать ту информацию, благодаря которой в твоем мышлении могут кристаллизоваться данные для того, чтобы представить себе, в какую общую форму вылились тогда в этом Китае результаты "упорных-бесприст-растных-сознательных-трудов" этих святых, близнецов братьев, земных великих ученых; и вдобавок также данные для того, чтобы представить себе степени последовательного ухудшения бытийного Разума в присутствиях этих несчастных земных трехмозговых существ. Итак, когда во второй раз - по моим наблюдениям существования этих заинтересовавших тебя трех-мозговых существ - в этом совсем еще молодом Китае, благодаря двум упомянутым великим земным ученым, близнецам-братьям, возникла самостоятельная отрасль истинной науки, то есть "совокупность информации о специальном вопросе полностью познанном совершенным Разумом" ранее существовавших трех-мозговых существ, в данном случае, об основном космическом законе священном Гептапарапаршинохе, названном тогда законом "Девятеричности", то эта ветвь науки не только передавалась почти нормально в неизмененном виде из поколения в поколение в течение первых двух-трех-столетий, считая со времени священного Раскуарно этих великих близнецов-братьев, но даже постепенно стала благодаря их последователям, также истинным ученым существам того времени, как говорят, "детализирована" и доступна восприятию даже обычных существ. Это происходило тогда главным образом потому, что практика - которая была установлена учеными существами континента Атлантида - передачи такой информации существам последующих поколений только через существ, которые были истинными посвященными, у них еще продолжала существовать».

_Творчество_ в «познании законов Системы», которая, конечно, всегда есть, поскольку есть человеческий язык, за рамки которого человек не может выпрыгнуть – вот что отличало, по Гурджиеву, «объективных учёных» древности от «горе-учёных» современности. Вообще всё творчество Гурджиева пронизывает парадоксальное противостояние совершенно субъектного «Я Есть» и познания «объективных Законов». Противостояние собственного пути и наличия «священного» знания. И именно вопрос этого противостояния, войны волевой веры в безусловное и естественной человеческой природы (которую священное знание полагает тождественым миру) и поднимается для всего человечества в Завременье «постмодерна». А понятие Атлантиды как истока «священного знания» (которое из цивилизацию в цивилизацию переносят посвящённые), есть символ непрерывности Системы, есть залог того, что Матрица будет перезагружаться, но не уничтожаться.

[6] Ещё вопрос, как понимать «ненависть». По Лукашевичу это ненраввиждь, то есть мы ненавидим то, что нам не по нраву. Но в сложившимся понимании ненависти есть некое вредное отождествление – «не по нраву = испытываю злобу, отрицательные эмоции». Но «злого врага секи яро» не обязательно значит «со злостью». И мне по нраву то христианское смирение, которое, во-первых, не избегает сечи, не отождествляется с попущением, а проявляется в огорчении (но не злобе!), в размышлении «а что _я_ сделал не так?» до и после сечи с врагом. Такое понимание и в явлении «христианство», и у многих христиан – ЕСТЬ.

[7] Кстати, заметьте, что этому подвержены мужчины, а передача «по крови» идёт по женщине. Этот глубинный вопрос пола не относится только к иудаизму, а имеет прямое отношение к Системе, которая глубоко матриархальна, и воинской роли мужчины. Как выразился один Учёный про методы Америки, «в разработке этих хитростей, мне кажется, женский ум проглядывает, ум бабы, которая «в три узла совьётся, но своего добьётся»».

[8] В дианетике, как я помню, картинки вроде такой: упал ребёнок, разбил коленку, а бабушка ему один раз строго: «терпи, терпи, человек всегда должен терпеть боль». Или, наоборот, много раз, причитая: «ах ты маленький, дай я тебе помогу, сам не трожь, ой как тебе больно, да что ж это за напасть…» и т.п. И вот уже в первичные программы, связанные с травмой рождения, каким-то образом встраивается или стойкость (которая может перейти в придурковатое смирение-толерантность, а может стать поистине чудом истинной человечности – немало зависит от намерения бабушки), или инфантильность, беспомощность в сложных, болезненных ситуациях.

[9] В статье я упоминал: богатый и убогий – не от слова Бог. У нас богатый язык и богатая земля, но _багатство_ как количество («денег», «власти», «энергии», «информации») никакого отношения к Богу не имеет, оно определяет только положение в системе.

[10] Разве нам не понятен «complot» как заговор? Читайте по правилам Лукашевича (а пример взял у Шишкова, он и без правил обнаружил): «соплот», и всё ясно, хотя и непривычно такое имя для явления «дружить против кого-то». Смысловые оттенки, конечно, разные у заговора и соплота, но кто сказал, что перевод с чаромутного языка на русский всегда правильный?

[11] Вот здесь ещё одна вещь, которую я считаю «неудачной» в КОБ, хотя я могу перевести для себя так, чтобы не было противоречий. Генетически обусловленный потенциал может по определению передаваться только «объективным», генетическим («женетическим», кстати) способом. Что есть разновидность языка (ДНК совершённо чётко понимается как язык). Но такое понимание подразумевает нахождение искры духа в языке, хотя, я полагаю это чем-то внеязыковым, вне знания, вне слов. С другой стороны, «освоение потенциала» напоминает мне некоторое «совершенствование», и здесь подразумевается некая шкала. Если тело и генетика человека представляют собой объектную, «женскую», гармоничную, языковую составляющую человека (а субъектную, «мужскую», смысловую я отношу к искре духа), то совершенствование этой составляющей есть как бы совершенствование инструмента. Да, хочется быть совершеннее, развить то, развить это, но разве для инструмента это главное? Если инструмент расписной весь и со множеством «фенечек», но висит на стенке или работает на дядю – нафига он нужен такой хороший? Я понимаю, что под генетически обусловленным потенциалом подразумевается нечто хорошее, что должно раскрыться и сделать человека человеком, и в этом смысле не противопоставляюсь этому положению КОБ, но вот словечко «генетически» меня сильно смущает… я считаю, что не предзадана в человеке (и в мире, и где бы то ни было) какая-то отчуждённая от человека «правильная гармония», которую надо найти как философский камень. Эту гармонию устанавливает сам человек – волевым выбором _веры_, и это вне генетики, вне «объективности», вне природы, вне языка, это путь Воина.

[12] Я имею в виду поэта Константина Кинчева.

[13] вообще это несерьёзно – применять КОБ для того, чтобы оценивать меру понимания другим человеком КОБ. Так не бывает, о мере понимания языка невозможно говорить на этом же языке предметно. Поэтому естественным образом такие разговоры выходят за рамки КОБ, но сознательно пытаются в них удерживаться. Вот потому так часто возникают раздоры и ругань вокруг этой пресловутой «меры понимания», которые я наблюдал несчётное множество раз.