[VBMagnus]

Василий Б.

В ракетных войсках в Сибири, где служил Василий Б., его избивали практически ежедневно. Старослужащие вымогали у молодых деньги и вещи, отбирали передачи из дома, издевались по ночам. В итоге Василий оставил часть.

Вскоре после этого к нему домой приехали капитан и прапорщик, которые уговорили Василия вернуться. В части, как он рассказывал, «командир прилетает разъяренный, с такими глазами, такой злой: «Иди сюда!» Я подошел, он мне как даст: «Ты зачем убегал?! Я их всех тут перевешаю! Ты не мог мне подойти и сказать?!» Он даже ничего этого не знал. Они [двое старослужащих] рассказывали, что полы мыли. Потом нас каждый день проверять стали.

У нас был фельдшер, женщина, она приходила, раздевала и каждый день осматривала. Какой-то синячок командир увидит - Меджидов и Иванов [те самые старослужащие] сразу попадали, он уже на них наехал так, поджал их, конечно. Потом все стало нормально, никто и никого не был. Часть вообще стала золотая, как они уволились, никто никого не обижал.

Потом, месяца через два мне дали младшего сержанта, потом сержанта, потом старшего сержанта. Вот мы с этим парнем из Краснодарского края были два старших сержанта, не допускали, чтобы кто-то кого-то бил. Даже если новый призыв приходил и между собой они ругались… Наказывали, конечно. Один сделает проступок плохой – он один бегал. Но не было такого, чтобы натравливать друг на друга…»
К содержанию

Контроль

У нас можно было и нос сломать, и зубы выбить, синяк у тебя никто не заметит, потому что командир был пьяный все время, его на пенсию отправляли, и он не пресекал это никак. – Александр Каянкин.[212]

С учетом масштабов неуставных отношений в российских вооруженных силах, тяжести последствий и внимания к этой проблеме со стороны российских СМИ логично было бы ожидать проявления офицерским составом определенной бдительности. Однако в большинстве частей ситуация явно противоположная. Командиры и начальники практически не контактируют с солдатами, зачастую их присутствие в части вообще не ощущается, а в ситуации нарушений они предпочитают не замечать случившегося. Так, Андрей З., которого в первый год службы регулярно избивали, отмечал, что у него в части «офицеров отродясь не видели».[213] Ему вторит Алексей Рябов, служивший в пресловутом «32-м городке» под Екатеринбургом: «Офицерами и не пахло».[214] По словам Василия С., у него в части офицеры предпочитали ни на что не обращать внимания, снимая с себя ответственность: «Пришел на работу наш капитан, сел в кабинет, заполнил какие-то бумаги, он не выйдет, не спросит, что и как, кто себя как чувствует. Он все прекрасно знает. Он знал, что плохо… Никакого надзора абсолютно. Ночью вся казарма предоставлена старослужащим. Ночью в казарме никаких офицеров нет, только дежурный по заставе, а это, как правило, старшина или сержант, тот же старослужащий».[215]

В некоторых частях царит настолько полная бесконтрольность, что старослужащие даже не пытаются скрывать свои неуставные действия. Так, в подразделении у Анатолия З. «деды» не боялись оставлять у молодых солдат следы побоев. По словам Анатолия, офицеры могли иногда поинтересоваться, однако новобранцы обычно отделывались отговорками, а офицеры не проявляли настойчивости.[216] На вопрос, пытались ли старослужащие избивать молодых в укромных местах, Андрей Д. искренне удивился: «Зачем? В части все равно никогда офицеров не было».[217]

В других частях старослужащие, опасаясь офицеров, были осторожнее. Многие наши собеседники говорили, что избиения обычно происходили в каптерке, в сушилке или ночью, когда офицеры уходили. Однако и в таких частях контроль был явно недостаточным. Станислав Ф.:

Нас старались совсем сильно не бить, чтобы синяков и ссадин не оставалось. По ногам, в основном. Так проще всего. Эффект есть, а синяков нет. А если и есть … - кому какое дело.[218]

К содержанию

Механизмы предупреждения

Устав внутренней службы содержит ряд процедур, которые, в случае их последовательного применения, позволяют вполне эффективно профилактировать неуставные отношения. В частности, предусмотрено ежедневное медицинское наблюдение за личным составом в процессе боевой подготовки и в быту, а также медицинские осмотры и углубленные обследования (два раза в год).[219] В некоторых частях, хотя это и не предусмотрено уставом, с целью борьбы с «дедовщиной» введена практика присутствия офицера или прапорщика в казарме в ночное время. В ходе исследований нами было установлено, что на деле эти профилактические меры часто игнорируются или сводятся к пустой формальности.

Несколько наших собеседников из числа военнослужащих срочной службы отмечали, что углубленное обследование они проходили только в случае перевода в другую часть, но не дважды в год, как положено по уставу. По словам Петра К., в «учебке» медосмотр проводился раз в неделю, причем с участием командира роты, однако после перевода в часть осмотры прекратились.[220] Как рассказывал другой наш собеседник, «в части каждый день проверяли карманы на ‘колющее и режущее’, а медосмотров никаких не было. Первые месяцы я ходил с синяками такими здоровенными».[221] Петр П.: «Не думаю, чтобы кто-то там что-то проверял. Ну, пару раз, может…»[222]

Следует заметить, что сами по себе медосмотры, даже регулярные, не помогут исправить ситуацию, если врачи будут с готовностью довольствоваться отговорками солдат относительно происхождения синяков и ссадин. Илья Б. так рассказывал о своей медсанчасти: «Раз в неделю были осмотры. [Синяки врач из санчасти], конечно, находила. Кто-то говорит, что упал в умывальнике, когда умывался, там же скользко, или об кровать ударился».[223]

Дежурство офицеров в казарме так же само по себе не является достаточной гарантией от проявлений неуставных отношений: эти офицеры должны еще и реагировать на происходящее. Как говорят наши собеседники, в некоторых частях после отбоя в казарме оставался офицер или прапорщик, однако они предпочитали не вмешиваться, или же, прекратив непосредственный беспорядок, не принимали мер в отношении зачинщиков. Так, несмотря на присутствие дежурного офицера, Петра П. и его призыв старослужащие целый месяц избивали по ночам.[224] В части у Степана М. старослужащие в течение трех месяцев регулярно поднимали после отбоя одного или нескольких молодых солдат, хотя в этой же казарме спал прапорщик: «Подняли человек 7 и говорят: ‘Ну, кто хочет стучать, что такая фигня?’ Все стоят, вроде, никто не хочет. И начали по очереди бить: сначала одного ударил, потом второго, третьего, потом заново и так часа два… Кулаками в плечо, в грудь, в живот… Нас бы так до утра и не отпустили, уже часов пять было, а шесть подъем. Мы бы до шести не спали, если бы он [прапорщик] не проснулся. Он проснулся, потому что услышал эту всю фигню, потому что за стенкой у него комната, перегородки тонкие, и слышно все хорошо. Он зашел и спать всех разогнал».[225]
К содержанию

Жалобы и негативное отношение к «стукачеству»

Никто не жаловался, у нас не было принято. – Александр Каянкин.[226]

Бесполезно бороться, ничего не сделаешь, вроде неохота говорить командиру, там за стукачество тебя потом так унизят… Я не жаловался и ничего не говорил. – Василий Б.[227]

Эффективная процедура обращения с жалобами является важнейшим фактором в борьбе с неуставными отношениями, однако в ходе наших исследований было установлено, что в российских вооруженных силах такие процедуры не работают. Подавляющее большинство наших собеседников из числа военнослужащих срочной службы не сообщали о нарушениях ни командованию, ни врачам, ни прокурорским работникам, поскольку не хотели оказаться среди «стукачей».[228] Молодые солдаты практически в один голос говорили, что боятся репрессалий со стороны старослужащих и, с другой стороны, не доверяют офицерам и другим представителям власти. Офицеры, судя по всему, в курсе ситуации, однако в подавляющем большинстве они не склонны менять сложившийся порядок: как правило, они не принимают мер по явным признакам нарушений, а в случае реагирования обычно с готовностью принимают малоубедительные объяснения о причинах телесных повреждений.