[норби]

Быть или не быть terra nullius?

С середины 1950-х гг. намечается серьёзная деформация социалистического строительства в СССР. По умолчанию был реанимирован взгляд на деревню как исторический пережиток.

Существо деревни как социокультурного феномена, как хранительницы традиционных нравственных устоев, подлежало выхолащиванию, а деревенских жителей требовалось приобщить к так называемой потребительской культуре города.
К 1960-м гг. руководство страны изобрело лозунг скорейшего преодоления различий в условиях жизни городского и сельского населения, которому народ доверился.

К этому времени численность городского населения уже превышала численность сельского. С помощью образования, которым была масштабно охвачена вся страна, сформирована иллюзия счастливого будущего и, как следствие, мировоззренческое представление о невозможности жить в ладу и гармонии людям между собой в настоящей деревенской жизни.

В 1950-е гг. началась значительная миграция сельского населения, вызванная укрупнением колхозов и изменением размещения производства на селе, а молодёжь уезжала в города, которые манили романтикой великих строек и перспективой влиться в передовой рабочий класс.

В дальнейшем селянам предлагалось решение возникших в этой связи социальных проблем через «совершенствование» системы их расселения, подразумевавшей укрупнение сельских населенных пунктов, то есть сокращения их количества и увеличения численности населения в них.
Дело в том, что значительную долю населенных пунктов в сельской местности, и особенно в Сибири, в середине XX века составляли малодворные (100-200 жителей) деревни.
Соответственно, довести условия труда и жизни, доступность качественного образования, медицинских услуг для населения этих деревень до уровня, сопоставимого с городским, было очень затратно. К сожалению, деревня уже не располагала достаточным ресурсом распознавания пагубности экспериментов с участием сельских тружеников.

Одним из критериев определения «неперспективности» деревень была установлена численность населения. Согласно Генеральной схеме расселения СССР, перспективное поселение должно было иметь не менее 500 жителей, лучше — более 1000.

Другим критерием «перспективности» сельского населённого пункта было состояние производственной сферы села, «прибыльность» его хозяйственной деятельности (введенный в 1965 г. в экономику в качестве главного оценочного и планового критерия).

В «перспективных» деревнях предполагалось развитие инфраструктуры, вплоть до превращения их в посёлки городского типа.
«Неперспективные» же, наоборот, лишались всякого финансирования, в них закрывались школы, фельдшерские пункты, клубы, магазины, ликвидировались автобусные маршруты, что, в конечном итоге, заставляло людей бросать обжитые земли и переселяться в более крупные сёла, райцентры, города.

Систематически и планомерно осуществлять процессы сселения начинают в конце 1960-х гг. В это время были опубликованы Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР от 12 сентября 1968 г. №728 «Об упорядочении строительства на селе» и Постановление Совета министров СССР от 20 ноября 1968 г. № 739 «О мерах по обеспечению выполнения постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР от 12 сентября 1968 г. «Об упорядочении строительства на селе».

В первой половине 1970-х гг. был разработан базовый нормативный документ, определявший политику расселения на период до 2000 г. - Генеральная схема расселения СССР.
В документе выделялись 3 этапа развития поселенческой структуры.
Суть первого этапа (1970-1975 гг.) как раз и составляла ликвидация «неперспективных» сельских населенных пунктов с тем, чтобы К 1975 г. завершить формирование опорной сети сельских населённых пунктов, а также застройка и благоустройство основных населенных пунктов.
Следующие 5 лет отводились на преобразование сельских населенных пунктов в поселки городского типа по уровню благоустройства.
На завершающем этапе (до 2000 г.) должна была быть ликвидирована граница между городом и деревней в отношении условий труда и быта.

Мероприятия по преобразованию сельского расселения привели к уменьшению численности сёл (в СССР из 700 тыс. деревень в 1965 г. к 1985 г. уничтожено 580 тыс.), усилению миграции в города и ухудшению сельскохозяйственного производства.

Деление сел на «перспективные» и «неперспективные» было признано неправильным и в 1980 г. отменено. В 1985 г. имела место попытка возрождение малых сел, даже было принято соответствующее постановление.
Однако данная компания характером своего безответственного исполнения стала окончательной прививкой от понимания деревни как хранительницы нравственных устоев общества.
Процесса зачистки территории остановить не удалось. В 1990-е и в 2000-е гг. деревни продолжают исчезать, приводя к появлению пустующих от людей обширных территорий.
И только в последние годы, в связи с тем, что исчезновение деревенской поселенческой структуры привело к превращению, в частности, в Сибири территории в «terra nullius», происходит осознание глубины драматических результатов инспирированных некогда процессов.

А процессы зачистки территории Сибири в угоду глобалистам обернулись некоторым парадоксом.
Почему до сих пор некоторые деревни сохранились? И почему не угасает память о деревенском прошлом в сознании даже тех, кто родился уже в городе?

Как известно, в Сибири исторически сложилось несколько типов русских деревень, различающихся временем образования.
Сельские населенные пункты, основанные до реформы государственной деревни 1837 г., называемой реформой графа Г.П. Киселева, по-настоящему считаются старожильческими деревнями.
Деревни, созданные в рамках реализации данной реформы, принято считать новопоселенческими.
С 1882 г., как известно, в России действовала политика заселения окраин, получившая название переселенческой, и, соответственно, населённые пункты, возникшие в её рамках, включая и период столыпинской реформы начала XX в., считаются переселенческими.
И, наконец, ещё одна волна возникновения деревень имела место в период повального раскулачивания советской деревни. Результатом этой жестокой демографической процедуры стала сеть спецпереселенческих поселков Сибири.
В последующие годы заметного увеличения сельских населённых пунктов не наблюдалось. Напротив, в 1936 г. были апробированы эксперименты с укрупнением колхозов, правда, они не нашли продолжения по ряду причин, среди которых и то, что инициированы были силами не просталинскими. Но до поры до времени. Во второй половине 1960-х гг. эта идея была реанимирована.

Казалось бы бредовая по людским меркам политика в отношении деревни была реализована с быстротой и умением, достойной смычки надгосударственного управления и нашей партноменклатурной периферии эпохи застоя. Ну, а исчезали деревни в обратном (в сравнении с логикой возникновения) порядке, и объяснение этому только одно. Сила родовых кладбищ и деревенских погостов только и способна тормозить разрушительное начало. Сегодня сохранились, если это не центральные усадьбы бывших колхозов и совхозов, как правило, только старожильческие деревни.

Можно и далее развивать эту тему, но важнее включить в разговор жителей этих деревень и тогда мы получим не наукообразные тексты, а родовую память, которая, повторимся, единственная выказывает силу праведного сопротивления и созидания.