[TNZH]

— Как построен ваш бизнес?
— У нас уже 24 «дочки» в России и восемь — за рубежом, в каждой у нас 51%. Региональный центр заключает с нами договор о создании СП и на свои средства создает по 15—20 районных и городских офисов для приема заявок. Основа системы — это программное обеспечение. Его создала одна наша хорошая оборонная компания. Мы не можем согласовывать изменения с сотнями, а в перспективе с тысячами центров по стране, поэтому у нас везде 51%.
— Структура собственности?
— На 100% моя. Это ОАО.
— У вас нет партнеров?
— Нет, 30 млн — весь внесенный капитал. Люди на зарплате и на бонусах. Поэтому не жадничаем. Чем лучше человек работает, тем больше он должен получать. Топы на голодном пайке, потому что они будут получать очень много от результатов. Просто надо дождаться, когда заработает сеть.
— Кто с вами работает? Это ваши давние знакомые?
— Да, это ребята с начала 90-х. Все состоявшиеся люди. Миллионеры, есть миллиардер один. Все понимают: мы сейчас делаем то, что происходит один раз в сто лет. Мы перенастраиваем правила игры. И не потому, что мы что-то из себя представляем — у нас нет ни денежных ресурсов, ни политического веса, ничего такого. Но мы предлагаем алгоритм, который является альтернативным выходом из ситуации для правительств и бизнеса всего мира. Если это сделаем не мы — сделают десятки других структур. Работает идея, а не имя.
— Вы хотите покрыть сетью всю страну?
— Только страну покрывать бессмысленно, надо покрывать весь мир. Сейчас валюты настолько интегрированы, что в национальном масштабе альтернативная резервная расчетная система работать не может. Вот флажки на карте видите? Гонконг — туда вылетает руководитель, в понедельник будет ленточку обрезать. Лондон — на том же этапе. Париж — там уже все есть. Берлин чуть отстает. Нью-Йорк — все готово, но там наш руководитель, американец, известный человек, упал на лед. Нам нужен срочно руководитель в Нью-Йорке! И в Дубае работает все уже. Казахстан вот-вот стартанет.
— Цепочки сделок с дальним зарубежьем у вас уже были?
— Не было еще, только офисы создаются. Кризис ведь только начался.

— Как и когда у вас родилась идея создать АРТЦ?
— В августе, когда закончился осетино-грузинский конфликт. По приезду Саркози стало понятно, что будет вывод денег из оборота и появился дисбаланс. Новости из США об ипотечных проблемах, пока мелких. Стало ясно, что пойдет цепная реакция. Я жил в этой среде 15 лет, был участником IPO и т.д. И я знаю, что, как только где-то тряхнет, первым делом начинают выводить деньги.
— Но деньги были выведены одновременно со всех развивающихся рынков…
— И что?
— Так, может, война ни при чем?
— Война, может, и ни при чем, но это было привязано по времени. Не могло продолжаться бесконечно, когда все больше людей не работает. Дело же не в финансах — это фантики, резаные или электронные. Но огромное количество людей в мире за последние сто лет перестали работать. Юристы, журналисты, пианисты, ребята, стоящие на воротах, милиционеры... Их в мире все больше и больше.
— Я сейчас разве не работаю?
— Да, это называется работой. Но, когда таких людей все больше, становится все меньше горстка людей, которая их кормит, поит, одевает, обувает, довозит. Они уже не тянут. Помните, как один мужик двух генералов прокормил? Двух он прокормил, а 22 он уже не прокормит. Это перевернутая пирамида уже начала падать. Дебилы это видят и думают, что кризис пошел из финансов. От фантиков ничего не зависит…
— Вы ждете полной смены миропорядка?
— Не получится так, чтобы никто не работал и все на халяву долго жили. Рано или поздно кирдык. Чтобы пирамида перевернулась, нужно сделать несколько вещей очевидных. Нужен инструмент расселения людей. В условиях кризиса денег на это не будет, нужна резервная расчетная система для расселения сотен, тысяч мегаполисов мира. Чтобы жители праздных муравейников — я и про себя тоже говорю — занялись человеческой работой: производили, сеяли, пахали, растили детей. И чтобы графьев было поменьше. Естественным отбором останутся лучшие журналисты, лучшие юристы, лучшие аферисты.
— И когда, на ваш взгляд, это может произойти?
— Чем быстрее будет голод, тем быстрее будут рассасываться мегаполисы. Никого же не убедишь уехать добровольно. Нужен блокадный Ленинград. Чтобы открыть дорогу жизни, чтобы народ туда, не размышляя, двинулся.
— Вы ждете голода?
— На всякий случай готовлюсь к худшему. У меня свое хозяйство, овцы есть. Коровы, утки, гуси. Вот будет у меня миллиард долларов — что мне их, жевать что ли? В блокадном Ленинграде у моего знакомого была большая квартира: картины дорогие, дорогущий рояль Шаляпина. И в чулане у них стояла бутылка с рыбьим жиром, которую было лень выкинуть. Так вот, эта бутыль спасла жизнь всей семье. Все остальное они обменяли на картошку, хлеб. А на рыбьем жире они жарили кожу от плащей — и выжили.
— То есть даже так может быть?
— Я утрированный пример привел, чтобы показать вектор. Надеюсь, такого голода не будет, но, когда человек теряет средства к существованию, надо дать ему альтернативу. Наше правительство достаточно умное, а умный человек отличается от глупого тем, что пытается спрогнозировать события. Ведь очевидно, что брать людям пищу, если они не работают, может быть неоткуда. Им надо дать возможность работать. Для этого им надо дать землю. И причем не десять соток, а десять гектаров. И дать бесплатно, причем с правом наследования, но без права продажи, чтобы не спекулировали. Им надо дать технику, которая стоит сейчас без дела — от КамАЗа до Россельмаша. Надо дать стройматериалы, которые сейчас не нужны никому. А чтобы это дать, нужна резервная расчетная система, потому что денег на это не будет.
— Вы и тут за свое…
— А это стороны одной медали. Надо предпринять шаги конкретные. Это изменение законодательства. Это конфискация невозделываемых сельхозземель — такой закон, кстати, есть, он просто не выполняется. Если в течение трех лет землю не возделываешь, должны забирать. Надо эту землю поручить кадастровой палате и изменить принцип оформления земли. Нужно нарезать землю по столбикам и раздавать путем жеребьевки, по количеству едоков. А иначе надо кормить миллион дармоедов, которые придумывают тысячу правил по оформлению земли. Вот я пять лет оформляю свою землю на хуторе в Подмосковье, где живет моя семья. Процедура такая, что ни один нормальный человек ее не пройдет. Попробуйте получить в селе не участок, а гектаров 50 — вы умрете! Потому что Госдума установила такой закон, который нельзя выполнить.
— И вы говорите, что у вас нет политических амбиций?
— Ноль! Мне бы сказали: или ты, Герман, возглавь государство, или мы тебя расстреляем. Я бы ответил: стреляйте! Я управлять своим народом не хочу, потому что он неуправляем. Потому что сначала надо пороть. Девчонок переодевать в юбки, а у мужиков отнимать лезвия, чтобы они не скоблили себе лица каждое утро перед зеркалами и не теряли драгоценное время, которое надо тратить на работу и на заботу о детях. Поэтому у меня нет политических амбиций. Я не хочу вами управлять!
— Не так давно вы утверждали обратное.
— Это было пять лет назад. За пять лет, знаете, многое меняется. У меня была отличная пятилетняя школа жизни с нашим народом. Я тоже русский. Я пожил на селе и увидел, что это такое.
— И что это такое?
— Народа нет, есть телезрители бывшей русской национальности. Сейчас они делятся не по национальности, а по приверженностям тем или иным передачам. Кому-то сериалы нравятся, а кому-то новости.
— У вас на хуторе, кажется, нет ни телевизора, ни электричества?
— У меня и на Рублевке телевизора не было.
— Кстати, надолго хутор покинули?
— Я не покинул, у меня там дети на хозяйстве. Я там ночую, это мой дом.
— И вы умудряетесь каждый день пересекать границы московской и смоленской областей?
— Меня укоряли тут: сидит, вроде все правильно делает, а ногти грязные. Конечно! Потому что мне с утра коз подоить надо. Дров натаскать. На участке, где я живу, гастарбайтеров нет.
— По-вашему, офисных работников все это и ждет?
— Так это хорошая жизнь! Люди, которые сейчас теряют работу, будут расстраиваться, им будет тяжело на новых местах, будет искушение с гастарбайтерами, со строительством, будут обманывать. Через это надо пройти. За халяву, за безделье, за бесмыссленную жизнь надо платить. Но это хорошая плата. Вот люди работают в офисе: зима и лето, осень и весна — все сливается воедино. А на природе, когда с землей работаешь, со скотиной, всегда все разное. Не успевает надоесть. Весной одно, зимой другое. То пашешь, то сеешь, то убираешь, то готовишься. Мы живем в тоске, как в тюрьме, в этих офисах. Я это понял только через три года, когда стал жить на воле. Не попробовав меда, не узнаешь его вкуса.
— Сотрудники вашего офиса разделяют эти взгляды?
— Им сложнее, потому что их кризис не коснется. Зарплаты у нас уже сегодня растут, мы уже окупили все расходы. Я даже виноват перед своими сотрудниками, что лишаю их возможности изменить образ жизни. Надеюсь на их разум, что они смогут все понять через голову, а не через желудок.
— Москва опустела, и только в офисе Стерлигова окна светятся…
— Да, и не в одном. Только по Москве их будет около 80. Чем больше проблема с неплатежами, тем больше у нас работы. Это российский Форт Нокс. Мы печатаем теперь другого типа деньги. Мы выдаем информацию, новый тип связи. Мы перенастраиваем мировой механизм взаиморасчетов. Это громко звучит, но это так. Это правда. Нам осталось только расшириться, и все.
— Надеюсь, вам не помешают осуществить мечту.
— А кто помешает? Мы продекларировали на самом верху, что в любой момент по требованию передаем свой контрольный пакет правительству той страны, на территории которой находится центр. Во Франции открываемся, там Саркози получил аналогичное предложение. Мы не будем бодаться за деньги. В любой момент можете забрать и сменить меня как директора и поставить своего. Мы понимаем, что контроль над экономикой должен быть в руках государств мира, а не частного бизнесмена.
— И что отвечают правительства?
— Все принимают к сведению и смотрят, что будет дальше. Это пробный шар. Главное, чтобы не было ядерной войны.
— А вы вернетесь на хутор?
— Конечно! Причем вернусь уже не пустой, я уже неплохо заработал и еще заработаю. Скуплю все элитные окрестные места, посношу эти на хрен никому не нужные коттеджи, заведу овец, чтобы оставшиеся в Москве люди ели хорошее мясо, а не выращенное в Новой Зеландии на красной модифицированной траве.
— И ваш образ жизни на хуторе не изменится?
— Да лучше чем я живу, жить невозможно. Я живу в большой хорошей избе с русской печью. У меня есть скотина, хозяйство. Главное — дети на воле. Как сыр в масле катаюсь. Я во дворцах жил, мне ни дворцов, ничего не надо. Я уже достиг потолка по качеству жизни.