[SPASIN]

Емельян, погладив меня по голове, переместился на свое место. А еще через минуту, я услышал нечто СТРАННОЕ:

- Господи Иисусе Христосе, помилуй мя,
Господи Иисусе Христосе, помилуй мя,
Господи Иисусе Христосе, помилуй мя,
Господи Иисусе Христосе, помилуй мя,
Господи Иисусе Христосе, помилуй мя,
Господи Иисусе Христосе, помилуй мя,
Господи Иисусе Христосе, помилуй мя…

Повернувши голову в сторону центра камеры, я увидел Емелю, сидевшего, вернее стоявшего на коленях на кособоко кинутом на бетонный пол одеяльце. Он НЕПРЕРЫВНО крестился и молился. И так это все это было спокойно и торжественно, что ни у меня, ни у отъявленных зэков-негодяев, не возникло даже желания прервать столь благословенную службу.
- Тронулся, наш Емеля, главное его не тревожить сейчас - думал я про себя, нервно сжимая в ладонях сырую простынь.
Молитва длилась более пяти часов. У нас у всех в камере уже округлились глаза, и мы чувствовали себя в состоянии нирваны.
- Неужели мой лучший друг верит в эту спасительную молитву? - Сквозь замутненное сознание, пробивалась и колыхалась моя мысль. Но я в нее, эту бессмысленную абракадабру, не верил.

А ведь мы с Емелей последний раз столкнулись на малой Родине, в Мелеузе. Я взял отгулы. И приехал на первомайские праздники на малую Родину, аккурат на девятое мая. После праздника, поехали из города в деревню сажать картошку, а там участочек в двенадцать соток.
Неожиданно распахивается калитка, и до боли знакомый и приятный звон Емелиного голоса:
- Доброго денька, помощь треба? – Прокричал он от калитки. И рот до ушей у нашего дорогого раздолбая. С ним работа пошла спорее. Затем,
наскоро перекусив, пошли прогуляться по Дарьевке.
- АЙДА, пошли, на могилки заглянем. Я ведь не сумел на похороны бабушки Паши прилететь - виновато предложил дружище.
«Айда»- это просто суперовское словечко нашей местности – я от него тащусь, как Емеля, наверно, получает кайф, поймав в СКВИЗ своих оппонентов по бриджу.
Отдав долг памяти, мы сели на скамеечку.
- А ты докудова знаешь свою родословную? – Спросил неугомонный Емельян, да ведь горбатого могила исправит.
- Вообще древо наше прослеживается до шестнадцатого века. Любищевы ведь не простая фамилия. Дворянская. В роду были и дворяне, и купцы и даже статский советник.
- А я сам помню только прабабку Зину по детским воспоминаниям. Она на завалинке лежала у крестной. Нет, еще мне рассказывали про прадеда Ивана. Но вот про родичей, которые были родителями прабабок и прадедов моих, известно только одно, что прибыли они после отмены крепостничества с Тульской и Курской губерний сюда, в Башкирию.. Но имен их в родне никто не помнит. А если еще дальше в глубь веков копать, то вообще тишина, да и откуда у крепостных память? А главное в том ведь, что неграмотные они были. Вот и нет записей ни о ком. И ни гербов не было, да и хорошего генеалогического древа тоже нет. Вот сочинил про деда своего, он в Великую Отечественную погиб:

На память деду.

Мне неизвестный дедушка Спасин,
Явился на свет в ту жаркую пору,
Когда мир был ужасно прекрасен,
Как незнакомка, вонзившая шпоры

В лошадку, всю в яблоках green.

У власти болтался еще Николашка.
Озимые дружно давали ростки.
Но глухо протяжно выл Барабашка,
То Ленин картавый чирикал листки.

И наш бронепоезд очнулся чужим.

Питаясь крапивой и картшелухой,
Дедулька не умер в лихие годины.
Когда примерялись на свой и чужой,
Разграбляя золото и даже гардины.

Чужое словечко вползало - Сплин.



И "НЭП" проскочили, и попали в "загон",
В тридцать третьем сожрали сестричку.
А вот сорок первом, в облезлый вагон
Дедуля влезал, жуя пустую чечевичку.

Ему ставить тормоз существу "Господин!"

И пусть он бездарно погибнет в "котле".
Протянется нить бесконечности нежной.
Когда зажигаются звезды во мне,
И дарится лучик надежды небесной,

Что миру придет Мессия един!

9 мая 1967г. (Первое Реальное Стихотворение Емельяна, написанное в семь лет, после парада по улице Ленина и торжественного открытия памятника – для этого события снесли ЦЕРКОВЬ к черту).

Я родом с Советского прошлого,
Но помню счастливый момент,
Грызя краюху зубами острыми,
Глядел на строгий монумент.

Была там серая композиция,
Шли в атаку трое бойцов,
Погибали они на позициях -
Теряли мы дедов и отцов.

И хотя я был очень мал,
Но сжимая материнские руки,
Великую клятву себе дал,
Изучить все воинские науки!


-А вот хорошо бы, все это дело проследить до КОНЦА! Я имею ввиду всю родословную человечества. Наверняка, мы бы уперлись в Адама и Еву, это как пить дать! – Закончил Емеля, как всегда, несусветной глупостью.

И, подумав, он предложил смотаться в Мелеуз, к своему ЛУЧШЕМУ другу Иванову Сереге – они вместе с трех лет. Но, пока мы шли от кладбища к домику моих стариков, нам встретился Юра на тракторе МТЗ-75. Я с ним учился в одном классе в нашей деревне с первого по восьмой. Ловко припарковавшись, он спрыгнул, и, неловко припадая на левую ногу (в семь лет попал под сенокосилку), подбежал к нам. Расцеловавшись, он, погрузив нас на свой «линкольн», повез в свою хату – встречу надо было достойно обмыть. Хотя Юра, похоже, еще с утра уже принял грамм семьсот, обдавая нас перегаром свекольного самогона.
- А ты Лилю не бросил? Вернее, она еще не сбежала от тебя?! - Вдруг неожиданно спросил Емеля Юру. Оказывается жена моего одноклассника, Лиля была двоюродной сестрой ЕМЕЛЬЯНА. Воистину, тесен мир.